ПРИНЮХИВАЕМСЯ (продолжение 2)
Вспоминаю одну глубокую полночь. Только что закончился ХХ съезд КПЛ1. Мы отделились от Москвы, М. Бурокявичюс от нас убежал. Мы расселись за самым большим круглым столом В. Норейки. Все какие то усталые, недовольные друг другом. Вдруг Ю. В. Палецкис с тревогой заявил, что нужно как можно скорее зарегистрировать КПЛ как новую партию, пока этого не сделал Бурокявичюс. Бразаускас его поддержал.
— Вы что, серьезно? — удивился выведенный из задумчивости В. Сакалаускас. — Вы хоть когда–нибудь читаете законы? Партии довольно часто меняют свои программы и названия, в этом ничего такого, а заново регистрировать — это дело принципа. Только начнете, и Бурокявичюс отберет у вас все до последней нитки, а без регистрации вы сможете разделить имущество по количеству членов партии.
И сцепились, да так, что от резких слов в театре чуть ли не трескалась штукатурка
— Ты нас продал, — повысил голос Сакалаускас. — Ты не в первый раз спасаешь свою шкуру. А о нас ты подумал? Мы тоже не враги Литвы. Разрыдался перед этими крикунами и думаешь, что все решил? Жулик ты, Альгирдас, с умильными слезками. Но черт с тобой. Я еще раз сделаю для тебя доброе дело и твою партию заново регистрировать не буду. За это ты еще не раз будешь меня благодарить.
И как в воду смотрел: чего не захватил Бурокявичюс, то хапнул Ландсбергис.
Немного успокоившись, Сакалаускас обратился ко мне:
— Бери мою машину и слетай в аэропорт чего–нибудь купить. Пусть это будет наш последний ужин, только предупреждаю заранее: я не Иуда и лизаться с вами не буду. На вашей совести судьба всего нашего поколения. Самоубийцы и дристуны, даже ножа не умеете заточить как следует.
Я, как умел, старался их примирить, но, поняв, что из этого ничего не выйдет, опрокинул с Витаутасом по стаканчику, а после второго Астраускас вспомнил о нашей совместной работе:
— С кем ты пошел?
Никуда я не ходил, только бегал от одних к другим, когда одни рвались к власти, а другие не умели ее удержать, но ни у тех, ни у других не было человека типа Снечкуса. Таким мог бы стать Витаутас Сакалаускас, но он твердо сказал:
— Не в Литве этот бардак начинался, не нам и наводить порядок.
Неужели ты не видишь, что меняются только хозяева?
Это его высказывание я перефразировал:
— Меняются задницы, а жополизы остаются. Точнее не скажешь «Корабль дураков»!
— После того как я вставил это выражение в свою статью в журнале «Швитурис», оно разошлось по всей Литве, стало поговоркой и остается ею по сей день. Люди сегодня так называют Сейм. Но начало всему, правила игры этому «дурдому» задал «Саюдис»: случайно сведенные судьбой в одну кучу люди, не связанные одной общей идеей, не могли и до сих пор не могут понять, что не им жизнь портят, а они портят жизнь другим. Тех 35 сведенных случаем деятелей не связывали ни общие идеи, ни общие цели, ни общие утраты. ИХ недовольство диктовалось не существующим строем, не диктатурой, даже не цензурой, а тем, что им не улыбнулась собственная жизнь, поэтому они изо всех сил старались хоть как–то блеснуть и утвердиться в обществе.
Это закономерно. Спустя какое–то время пена революционной волны выплескивается на власти. Она липкая, легко растекается и заполняет каждую щель, через которую во власть мог бы попасть человек иного склада. Срабатывает старый классический закон общественной деятельности, который гласит: своей конкретной работой человек ничего не достигнет, политик не может быть хорошим, поскольку он не видит совокупности и действует в узких рамках только выгодных ему стимулов. Двойственность, или раздвоение личности, в свою очередь, порождает двуличие, ложь, карьеризм и манию величия. Выражаясь простым языком, малый дурак начинает служить более крупному, а самый крупный начинает мнить себя мессией, наместником Бога на земле. Будучи духовными инвалидами, такие деятели не способны, не могут находить новых путей или идей, поэтому после первых неудач или протестов они начинают бояться собственных действий, открывают охоту на здоровых, вооружаются и становятся погонщиками нации.
Так случилось и у нас. Избегая ответственности, «великие» деятели «Саюдиса» стали открыто искать поддержки на Западе, поскольку мании величия и преследования — родные сестры. Так была выпущена из рук политическая инициатива, а идеи самостоятельной государственности, нейтралитета и национального расцвета отданы в чужие руки в обеспечение безопасности нашего чиновничества. Выбравшись из русской кошелки, мы попали в еще более страшный мешок всеобщей глобализации, или неоколониализма. Главным движителем этой глупости стал широко используемый на Западе бич русофобии. В этом тоже ничего нового. Так римские патриции стращали своих граждан варварами.
Особенно меня удивила деятельность интеллектуалов из Инициативной группы «Саюдиса». Они, как лунатики, все еще бродили покрышам и ждали, когда их, подлинных идеологов «поющей революции», ландсбергисты пригласят к сотрудничеству и отблагодарят. Но стоило кому–то из тех, кто посмелее, об этом только заикнуться, какон тут же получал по шее. А когда часть интеллигенции стала искать новые формы самовыражения и создала Форум будущего Литвы(ФБЛ), на нее посыпались провокации, шантаж, угрозы и бомбочки. Активисты ФБЛ сильно опоздали и поэтому продули, так как их оппоненты уже научились рационально и изобретательно пользоваться лозунгами и идеями этих идеологических стратегов. Интеллигенцию били ею же изобретенным оружием.
В качестве наилучшего примера такого однобокого «единодушия» хочу привести Юстинаса Марцинкявичюса. Как ни крути, а это огромный талант. Какой неповторимый певец красоты и добра! Его незатейливая крестьянская любовь к родине давно уже стала для литовских читателей второй религией. Полет фантазии, величие… и одновременно необычайная снисходительность, непротивление злу в собственных делах, разумеется, когда они возникают сами собой. Он никогда инигде не ввязывался ни в какие дискуссии, ни за кого не вступался своим могучим голосом, поэтому и в «Саюдисе» соглашался со всем, ему все было по душе, главное, чтобы на него не нападали и не вычеркивали из начала списка. Вспоминаю, как часто после перенесенных оскорблений он смахивал горькую слезу, виновато улыбался, а когда его просили не поддаваться, почти всегда отвечал одинаково:
— Что теперь делать? Я трус, а не боец. Не хочу вредить общему делу. А какая–нибудь шушера, вроде глашатая этого «общего дела», никогда не просыхающего трубадура С. Геды, обдает помоями «новой политики»:
— Таких поэтов, как Межелайтис и Марцинкявичюс надо судить и сажать за уничтожение каунасской поэтической школы!
— Хочешь заслужить Крест Витиса[2]? — пытаюсь укротить выскочку. — Сопатку бы тебе расквасить, дворянин помойный.
— Мне такая беда не грозит. Если появится какая–нибудь медаль или премия, она будет опробована на Марцинкявичюсе!..
После таких, уже появившихся в печати, обвинений Юстинас, наконец, рассердился и сказал:
— Я не подам ему руки.
Но через некоторое время снова здоровался, виновато улыбался и, опустив плечи, прогуливался с этой полукурицей поэтической этики.
И меня не миновал похожий курьез. Однажды ко мне на дачу в Бирштонасе приехали три поэтических гиганта — А. Балтакис, А. Малдонис и Ю. Марцинкявичюс.
— Ну, наконец–то! — радостно выбежал я навстречу. — Ведь мы с твоими родителями соседи. Все мимо… Сколько я тебе, Юстинас, писал, а ты ни разу не ответил. Но они начали с очень печального известия — умер отец Марцинкявичюса.
— Что–нибудь застопорилось? — спрашиваю. — Может быть, нужна помощь?
А они ходят вокруг да около, пока, наконец, не выяснилось, что хотят спросить, следует ли Юстинасу со всей семьей идти в костел на заупокойную службу.
— Друзья, я же не парторг, не секретарь ЦК, поступайте, как считаете нужным. — Мне стало не по себе.
А они снова кружат и кружат, как коршуны над цыплятами, пока не лопнуло мое терпение.
— Значит, опасаетесь, чтобы я не донес? Как вам не стыдно? Хотите обеспечить алиби?.. Балтакис, это твоя выдумка!
— Ты на него не сердись, он очень хотел помочь, — оправдывается Юстинас, будто сам не принимал участия в разговоре.
— Юстинас, я о таких делах не стал бы спрашивать не только у коллег, но и у самого Бога. Очнись.
— Еще раз говорю, не сердись, так уж вышло.
Я тогда все списал на большое человеческое горе. Ведь и правда, в такой день человек может заблудиться в трех соснах.
Такими же голубями мира в «Саюдисе» старались выглядеть и А. Поцюс, и М. Мартинайтис, и В. Бубнис, но они только копировали Юстинаса. Одному не хватало таланта, другой носил в ухе кругляшок, пока случайно его не проглотил, а третий настолько ударился в мистику, что совершенно искренне доказывал необходимость Божьей помощи в политике, или хотя бы новой религии, поскольку, мол, старые истины, типа «небольшое возмездие воспитывает человека, а безнаказанность по рождает преступность», уже основательно устарели. Спасение всему — в появлении нового Иисуса Христа.
Возможно, это и так. Но я думаю, что, родившись в пору мифов, мы и умрем под сказки о том, что самая циничная в мире западная культура, или так понимаемая демократия, тут ни при чем. Литовцу юродивый Казимерас нужен больше, чем рационалист Антанас, только его нужно обозвать святым.
Сегодня Ю. Марцинкявичюса снова со всех сторон подвергают нападкам. Это–де «поэт не читающей нации». Виновата непритязательная публика, обходящая стороной в книжных магазинах стихотворцев и кувыркающихся через головы критиков, которые зачастую уже сами не понимают, о чем и для кого они пишут. Так хочется им посоветовать: любезные, реинкарнируйтесь так как вас поймут только через сто лет; вот тогда и будете скулить вместе с глобализированными литовцами по–английски.
По их мнению, величайшее преступление поэта состоит в том, что он «умел угождать любой власти». Оказывается, даже чиновники во все времена его читали или хотели его оседлать ради собственной выгоды, а поэт против этого не возражал. Но он не возражает властям и сейчас, только изредка вежливо ужалит. Какая чепуха! История пестрит подобными фактами, начиная с великого Гёте и кончая превозносимым до небес Б. Бразджёнисом, когда творец идет на любые компромиссы во имя своего творчества, которое ценит выше собственной личности. Это его святое право — творить для народа и оставаться с народом, кто бы им ни правил. Все творчество Юстинаса свидетельствует, что в этом процессе во главе угла не он сам, а сказанное им слово.
Гению ни к чему всходить на костер, сложенный каким–то политиком или графоманом. Ненужная жертва — это самоубийство. Талантливое слово — не спичка, а осознанная необходимость служить униженным и оскорбленным людям сегодня, сейчас, пока они еще живы, пока нуждаются в духовной поддержке в период попрания моральных устоев. Потому и слово поэта всегда остается живым. Если не будет возможности его прочитать, его будут петь или передавать устно из поколения в поколение. Только такая обоюдная любовь поможет нам остаться литовцами.
Об этом уже кричат похудевшие литературные журналы, непроданные книги, изнасилованный литовский язык. Предавшие свой народ поводыри или загонщики перестают быть нужными людям. Нет, только подумать — «не читающая нация»! А может быть, наоборот? Она стала более осторожной, взыскательной и сегодня уже отвергает пропахший американизмом кич?..
Читать далее
На главную